Неточные совпадения
Катерина. Как, девушка, не бояться! Всякий должен бояться. Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми
помыслами лукавыми. Мне умереть не страшно, а как я подумаю, что вот вдруг я явлюсь перед
Богом такая, какая я здесь с тобой, после этого разговору-то, вот что страшно. Что у меня на уме-то! Какой грех-то! страшно вымолвить!
Давно не был он в церкви, давно не обращался к
богу: он и теперь не произнес никаких молитвенных слов, — он без слов даже не молился, — но хотя на мгновенье если не телом, то всем
помыслом своим повергнулся ниц и приник смиренно к земле.
— И то словно с кольями. Ишь, какие богатыри шагают! Ну, ну, сердечные, не выдавайте, матушки!.. Много тоже, батюшка, народу идет всякого… Кто их ведает, аще имут в
помыслах своих? Обереги
бог кажинного человека на всяк час. Ну… ну! — говорил ямщик.
— Господь наградит тебя! — произнес умиленно старик. — Вот находит это сумление: думаешь, вывелись добрые люди!
Бога только гневим такими
помыслами… Есть добрые люди! Благослови тебя творец, благослови и весь род твой!
Белая, патриархальная голова соседа, тихое выражение лица его, насквозь проникнутого добротою и детским простодушием, приводили на память тех набожных старичков, которые уже давным-давно отказались от всех земных, плотских побуждений и обратили все
помыслы свои к
богу.
— Я? — кричит Савёлка. — Нисколько! Даже и в
помыслах нет! Где же я кощуню? Никак! Радуюсь за
бога — и больше ничего! Ну, а теперь я тебе спою!
— «Нет, сударь, — подхватил Рубановский, — пороки, точно, вес, тяжесть, которая давит, гнетет дух человеческий, не дает ему возноситься к
богу, придавливает его к земле, к земным
помыслам…» Тут Рубановский долго говорил и, конечно, говорил то, чего сам не понимал.
— Вот уж истинно ангелоподобное пение там было. Стоишь, бывало, за службой-то — всякую земную печаль отложишь, никакая житейская суета в ум не приходит… Да, велико дело церковное пение!.. Душу к
Богу подъемлет, сердце от злых
помыслов очищает…
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали
богиМне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать <царям> друг с другом воевать. //…Иные лучшие мне дороги права… //...... Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать…
Не гнуть ни совести, ни
помыслов, ни шеи…
Вот счастье! вот права!..
Кто
Бога возлюбит, его не забудет,
Часто вспоминает, тяжело вздыхает:
«
Бог ты, наш создатель, всяких благ податель,
Дай нам ризы беды и
помыслы целы,
Ангельского хлеба со седьмого неба,
Сошли к нам, создатель, не умори гладом,
Избави от глада, избави от ада,
Не лиши духовного своего царства...
— Погиб бы я с ней! У Серафимы в душе
Бога нет!.. Я и сам в праведники не гожусь… Жил я вдалеке от
помыслов о Божеском законе… На таких, как вы, мне стыдно смотреть… Но во мне, благодаря Создателю, нет закоренелости. И я почуял, что сожительство с Серафимой окончательно превратило бы меня в зверя.
(Примеч. автора.)] измученный пытками за веру в истину, которую любит, с которою свыкся еще от детства, оканчивает жизнь в смрадной темнице; иноки, вытащенные из келий и привезенные сюда, чтоб отречься от святого обета, данного
богу, и солгать пред ним из угождения немецкому властолюбию; система доносов и шпионства, утонченная до того, что взгляд и движения имеют своих ученых толмачей, сделавшая из каждого дома Тайную канцелярию, из каждого человека — движущийся гроб, где заколочены его чувства, его
помыслы; расторгнутые узы приязни, родства, до того, что брат видит в брате подслушника, отец боится встретить в сыне оговорителя; народность, каждый день поруганная; Россия Петрова, широкая, державная, могучая — Россия, о боже мой! угнетенная ныне выходцем, — этого ли мало, чтоб стать ходатаем за нее пред престолом ее государыни и хотя бы самой судьбы?